Разумеется, крики. Снова. Горничные-слуги графа контрастно тихие на фоне подобного хозяина, хотя взгляды у них в надменности одинаковые. Нет, никто из них Ванитасу не нравился, компания не желанная, но ведь ему и не должен никто нравиться, как и он не должен был нравиться никому. У доктора имелась цель. Она безличностна, она не привязывалась, она не выбирала, как не выбирают пациентов: независимо от воли на то, спасены должны быть все, кто могут; кому уже не помочь — ликвидированы, дабы не распространять смерть. Потому ни информаторы, ни люди-средства, ни пациенты — никто из них не имел значения для Ванитаса как личности, он будет иметь с ними дело в любом случае. До тех пор, пока они полезны, способны дать что бы то ни было. А ему самому, так или иначе, всегда имелось, что предложить; то, чем никому практически невозможно манипулировать, а результаты могли быть полезны каждому вампиру, заглядывая глубже — коду самого мирозданья. Поэтому... в общем-то, с лицом ни то безучастным, ни то в ехидстве превосходившем сразу обеих горничных графа, Ванитас выслушивал очередные крики экспрессивного вампира.

Несколько колких замечаний, стоило сказать, по делу — и после каждого из них крик становился всё более громким. Имелось в этом тыкании по бубочкам что-то приятное, очень удовлетворявшее до не могу, отдельный сорт удовольствия, конечно. Ванитас бы с удовольствием продолжил, и тогда снова пинком под зад (стоило того, впрочем), пока снова друг другу не понадобятся, но... Ноэ, какой хороший мальчик, у-у. И ладно: всё равно граф кричал одинаково, это даже немного утомительно. К тому же, в самом деле потеря времени: люди продолжали умирать, и это не то, с чем стоило шутить. Похоже, кейс обещался стать достаточно сложным. Возможно, они столкнутся с сильным вампиром, возможно, достаточно разумным, чтобы проворачивать нечто... Вот то самое, чтобы даже у Данте информации не имелось от слова совсем. И это новость так себе: значит, умрет больше. Что не личная боль, но каждый раз — пощечина с летальным исходом, независимо от того, умирали ли люди или вампиры. Их жизни стоили одинакого, состоя, по сути, из одного и того же (дерьма и пустых мечтаний).

В голове имелся некоторый план, однако рисковать на этот раз — менее оправданно, чем обычно. Доктор предполагал, что речь шла не о ком-то с концами (пока) обезумевшем, возможно, со способностями достаточно мощными или необычными, дабы внести смуту в планы или вовсе их сломать. Потому стоило продумать и обдумать многое. А ещё отдохнуть, потому что последнее время они только и делали, что искали, и искали, и искали. Это утомляло: в процессе даже умудрились наткнуться на нескольких проклятых и исцелить их, но это чистая случайность, не имевшая никакого отношения к их делу. Смерти продолжались, и, судя по всему, становились всё более мучительными: проклятый набирал аппетит, всё сильнее наседая на свой голод и какие-то способности, следы которых на местах преступлений не оставалось, а потому ни отметить, ни считать — нечего.

— Угу, — проводил напарника взглядом, прежде чем продолжить глядеть в потолок, немного сонно размышляя. И да, вампира отпустил вот так просто: того трудно назвать непредсказуемым, если совсем откровенно, особенно с учётом обычных, уже изученных повадок. Однако тот в состоянии постоять за себя, как и вероятность того, что ему вдруг неслыханно повезёт после не одной недели поиска — мала до раздражения. Иначе Ванитас его бы в первый же день выпер приманкой, честное слово. У того сила, у этого книга Ванитаса, опыт и вообще: после того, с кем уже столкнулись, едва ли что-то могло сие превзойти. И, в общем-то, какое-то время этих мыслей хватало на то, чтобы не беспокоиться, продолжая раз за разом складывать имевшуюся информацию, пытаться составить-таки подобие картинки, высмотреть прежде упущенные улики-подсказки-намёки. И это самое какое-то время: ничего.

Впрочем...
Жертвы ведь всегда были одни. Находились одни; их находили всегда по одному, раздельно, даже если пропадали они изначально, или виделись в последний раз, вместе. Они не всегда были одного типажа, если пропадали вдвоем, однако как минимум один из них всегда имел... Ванитас поморщился, фыркнув и перевернувшись на живот.

"И какова же вероятность, что именно сейчас это случится именно с ним, а?" — со сепсисом сам себе вопросом на заданный вопрос. Ноэ — один из сильнейших вампиров, которых можно повстречать на улице. С другой стороны, если допустить, что у проклятого имелись способности, которым напарник не в состоянии был бы противостоять или те, что перекрывали бы его собственные...

"А ведь тоже план, тьфу," — оттолкнувшись от матраса, Ванитас поспешил подняться и, накинув на плечи пальто, висевшее на спинке стула, последовал прочь из номера. Вероятность подобного — крайне мела; вероятность того, что Ноэ не осилит — чертовски мала. И тем не менее, она выше нуля. Это во-первых. Во-вторых... проклятому же в любом случае понадобится доктор, и это, конечно же, Ванитас. Всё равно не спалось, если уж на то пошло, даже при всей усталости. Он должен закрыть это дело, должен вылечить этого вампира. Должен.

Двинувшись по ночным улицам такого типичного, что с маньяками, что без, Парижа, Ванитас запихнул руки в карманы да зарылся в свой длинный шарф, попутно высматривая Ноя да думая о своём. В мысли постепенно уходил всё глубже.

"— У тебя много работы, не время отдыхать.
— У тебя много не работы, а мало времени. Работы куда больше, чем времени.
— В любом случае не могу его терять, пф.
— А что... если твоё время закончится раньше, чем ты успеешь обелить То Имя и наследие, что было запятнано?
— Я попробую, чтобы не закончилось.
— Но если его по определению мало и ты знаешь, что не успеешь, не сможешь, не способен, не лучше ли потратить его на месть?
— Месть должна иметь лицо. Весь мир не может быть объектом мести. Моя... деятельность, то, что я делаю — это и есть месть. Но это не то, что обычно преследуют мстители," — раздражение на навязчивый ход мыслей, однако смирение перекрыло его. Ничего нового, Ванитас уже оговаривал это с собой в сотнях вариаций. Только с собой и оговаривал.

Странное ощущение, стоило только отвлечься от диалога с собой. Его трудно описать, однако оно заставило отряхнуть плечи и, не останавливаясь, внимательно осмотреться: словно бы что-то мелькнуло ни то сзади, ни то на крышах. Однако ничего. Всё-таки стоило найти Ноя.

"— Как ты думаешь, почему ему так интересна книга Ванитаса?
— Она не может не быть интересной. К тому же, его мастер намеренно зародил зародил в нём интерес.
— А почему его мастер это сделал? Каков его интерес?
— Возможно, речь об исследованиях и истории. Книга Ванитаса — её часть.
— Но он наивен как ребёнок. Выше на голову, а верит. Кому угодно — верит, ты же знаешь. Мастеру — верит как никому. Этим невозможно не воспользоваться. А если ему однажды поступит запрос и придётся сделать выбор... Ты уверен, что он не поведёт себя иначе? [...]" — мысли продолжили развиваться в данном направлении, становясь все более аргументированными, критичными, мрачными и пессимистичными. От них тяжело отделаться, словно их через силу и очень настойчиво выдерживали в одной "гамме". Смирение перетекло в угрюмость и подозрительность. Словно бы Ванитас захлопнулся, закрылся, защелкнулся. Снова на плечах неприятный осадок, дернул ими к чёртовой матери.

Снова?

На крыше точно что-то было. Мелькнуло, однако доктор не успел уловить. Пришлось искать лестницу, чтобы забраться и пойти уже по крышам, если надо — побежать. На земле-то никого, там своя жизнь и какие-то случайные люди, даже группами. Кто-то за Ванитасом следил, точно следил.  И это не люди графа. Надо найти Ноя. Или разобраться самому, кто-что бы сейчас не преследовало. Вот только ощущения, неприятные и негативные, вызванные чередой мыслей от диалога с собой, который так долго не мог остановить — осталось вместе с ним. Может быть, стоило быть осторожнее? Не только с проклятыми. Они, в конце-то концов, просто больны. Здоровые могли быть опаснее, в состоянии помешать по-настоящему. Один — точно. Сейчас доктор почти готов в это если не поверить, то хотя бы допустить вероятность. Дурную.

[indent] Аяка уже давно устала сидеть в четырех стенах фамильного особняка, атмосфера там царила довольно мрачная, никому там больше не было до нее дела. Отец так и не оправился от своей травмы покинул этот мир, матушка довольно скоро впала в глубокую депрессию, все внимание клана было направленно на то, что бы подготовить Аято к тому что бы он мог занять место уже почившего комиссара, вверив ему все дела и их непростое положение. Аяка так и не смогла полностью осознать как одна безмятежная ночь превратилась в сущий кошмар для всей их семьи. И продолжала длиться уже не первый год. Ей все еще ужасно хотелось вернуться туда, где все было хорошо. И этот маленький внутренний бунт был одной из этих попыток. Ей было все равно на последствия, ведь главнее было то что сейчас у нее есть возможность почувствовать глоток свободы. Благо рядом оказался человек, готовый поддержать ее в этом. К тому же Аяка рассудила, что с Казухой ей определенно будет безопаснее.
[indent] Прежде чем дети покинули чайную Аяка осторожно заглянула за угол, убедившись что молодой самурай Хиротацу, приставленный к Аяке в качестве личного телохранителя еще с тех времен когда отец был жив, отвлечен беседой. Девочке это было на руку, для самурая же это могло бы обернуться ужасными последствиями. Впрочем, Аяку это совершенно не волновало. Не в ее интересах было думать о грядущем наказании для самурая в случае того, если с молодой госпожой что-то случится. Так что оставалось надеяться, что Хиротацу был хорошим самураем и исчезновение детей для него не прошло бесследно. 
[indent] Аяка не стала задумываться о том, чем именно было продиктовано согласие Казухи, ей просто хотелось верить, что их дружеские чувства сильнее долга, так она чувствовала себя менее одиноко, даже если она просто придумала себе, что с ней можно просто дружить. По крайнее мере она могла наблюдать за тем как чужеземец Тома довольно быстро стал сперва другом для Аято, и потом уже для Аяки, в виду ее малого возраста, она первое время просто была маленькой надоедой, желающей тоже участвовать в мальчишеских играх где им просто приходилось мириться с ее присутствием в случае, если им не удавалось отослать ее к няньке.
- Спасибо, что согласился пойти со мной.
[indent] Гэта постукивают по мостовой усыпанной лепестками сакуры, не мгновение Аяка отвлекается на дивный аромат исходящий от ресторана Киминами, но почти сразу же переводит взгляд на кузницу. Работа в ней кипела, жар исходящий от печи вырывался горячим облаком, захватывая собой ближайшую улочку. О кузнечном деле Аяка особо ничего не знала, однако общее знание истории кланов было крайне важной дисциплиной для всех кто был их частью, так что вполне закономерным было обратить внимание на свои знания, не то что бы она как то пыталась казаться умной и образованной, просто вежливая беседа.
- Непростая это работа весь день так размахивать молотом.
[indent] За работой мастера дети наблюдали не очень долго, пока еще неоформившийся кусок разгоряченного метала постепенно приобретал более явные очертания, им было это интересно, впрочем работа оказалась долгой, так их интерес угас так же скоро как и появился.
- Когда нибудь ты тоже станешь кузнецом?